Невольно напрашивалось сравнение с нашими деревенскими избами и было далеко не в пользу последних. Не было здесь ни
черных тараканов, ни прусаков, ни той грязи, которая обычна в избах. Только маленькие ящерки, очень некрасивые, с уродливыми головками, которых, говорят, ничем не выживешь, и которые водятся по всем домам тропических местностей, бойко разгуливали по белому потолку, производя страшный шум, или, вернее, шуршанье.
По субботам, когда дед, перепоров детей, нагрешивших за неделю, уходил ко всенощной, в кухне начиналась неописуемо забавная жизнь: Цыганок доставал из-за печи
черных тараканов, быстро делал нитяную упряжь, вырезывал из бумаги сани, и по желтому, чисто выскобленному столу разъезжала четверка вороных, а Иван, направляя их бег тонкой лучиной, возбужденно визжал...
Неточные совпадения
— Все — Лейкины, для развлечения пишут. Еще Короленко — туда-сюда, но — тоже! О
тараканах написал. В городе
таракан — пустяк, ты его в деревне понаблюдай да опиши. Вот — Чехова хвалят, а он фокусник бездушный, серыми
чернилами мажет, читаешь — ничего не видно. Какие-то все недоростки.
Когда еще он однажды по обыкновению стал пенять на барина, что тот бранит его понапрасну за
тараканов, что «не он выдумал их», Анисья молча выбрала с полки куски и завалявшиеся с незапамятных времен крошки
черного хлеба, вымела и вымыла шкафы, посуду — и
тараканы почти совсем исчезли.
И посыпались оттуда они, мал мала меньше, красненькие, зеленые,
черные, как
тараканы.
Потом, как-то не памятно, я очутился в Сормове, в доме, где всё было новое, стены без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством
тараканов в пеньке. Мать и вотчим жили в двух комнатах на улицу окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним окном на крышу. Из-за крыш
черными кукишами торчали в небо трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал дым по всему селу, всегда у нас, в холодных комнатах, стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок...
Самый гладенький белоручка, самый нежный неженка, поработав день в поте лица, так, как он никогда не работал на свободе, будет есть и
черный хлеб, и щи с
тараканами.
Нехлюдов вошел в избу. Неровные, закопченные стены в
черном углу были увешаны разным тряпьем и платьем, а в красном буквально покрыты красноватыми
тараканами, собравшимися около образов и лавки. В середине этой
черной, смрадной, шестиаршинной избёнки, в потолке была большая щель, и несмотря на то, что в двух местах стояли подпорки, потолок так погнулся, что, казалось, с минуты на минуту угрожал разрушением.
На этом столе лежали грудой книги, планы, бумаги, стоял отличный микроскоп, рядом с ним, в оловянной чашке с водой, копошилось и плавало что-то
черное: мышь не мышь,
таракан не
таракан; окурки, рассыпанный табак, пустые гильзы и вата дополняли эту картину.
Мне стало не по себе. Лампа висела сзади нас и выше, тени наши лежали на полу, у ног. Иногда хозяин вскидывал голову вверх, желтый свет обливал ему лицо, нос удлинялся тенью, под глаза ложились
черные пятна, — толстое лицо становилось кошмарным. Справа от нас, в стене, почти в уровень с нашими головами было окно — сквозь пыльные стекла я видел только синее небо и кучку желтых звезд, мелких, как горох. Храпел пекарь, человек ленивый и тупой, шуршали
тараканы, скреблись мыши.
Дочерей моей жены можно видеть по большим праздникам у тетки их Натальи Семеновны, той самой, которая страдает ревматизмом и ходит в «этаком желтом платье с
черными пятнышками, точно вся осыпана
тараканами.
Черная половина земской избы, куча сена в углу, шорох
тараканов, противная нищенская обстановка, голоса понятых, ветер, метель, опасность сбиться с дороги, и вдруг эти великолепные светлые комнаты, звуки рояля, красивые девушки, кудрявые дети, веселый, счастливый смех — такое превращение казалось ему сказочным; и было невероятно, что такие превращения возможны на протяжении каких-нибудь трех верст, одного часа.
Один из них, помещик Суздилович, с отпятившимся вперед брюшком и с татарским обликом, на котором судорожно шевелились
черные усики, как у
таракана, — пересчитал число своих товарищей и заметил одному из них, что оно роковое — тринадцать.
Сегодня еще приходил сотрудник с предложением своих услуг, попросил вперед тридцать копеек и сообщил, что его специальность — описание помойных ям,
черных лестниц,
тараканов, появляющихся в супе греческих кухмистерских, и тому подобное. Народу мало-помалу прибывает. Портерщик тоже обещался сообщать о драках в портерных.
— Запамятовал, ваше скородие, виноват. Как за дровами в самую полночь в сарайчик отлучился, —
черный ход на самую малость у меня был не замкнут. Может, в эту самую дистанцию их благородие к нам в лунном виде и грохнули. Больше неоткуда, потому чердак у нас изнутри замазан.
Таракан и тот не пролезет.
— Какой выводной… Из воды его ж и вынешь, — просуши, да на
черной свечке подпали, — все и сгинут.
Таракан не натуральный.
Повел его смотритель в продуктовый склад, дверь распахнул, а там — как майские жуки под тополями, — так
черная сила живым ключом и кипит. Смотреть даже смрадно. Солдат огарок
черный, который ему мордвин в придачу дал, из рукава выудил, чиркнул спичкой, подымил корешком… Так враз все
тараканы, будто сонное наваждение, и сгинули, — мордвин не какой-нибудь оказался.